И. С. Тургенев

«Дворянское гнездо»

Если в “Рудине” писатель, чутко идя навстречу нарождающейся потребности в живой деятельности, казнил только праздно болтающих людей поколения сороковых годов, то в “Дворянском гнезде” он пропел отходную всему своему поколению и без малейшей горечи уступал место молодым силам. В лице Лаврецкого мы имеем одного из самых симпатичных представителей дворянско-помещичьей полосы русской жизни. Это тонко мыслящий и тонко чувствующий человек. И тем не менее он не может не согласиться со своим другом, энтузиастом Михалевичем, когда тот, перебрав события его жизни, называет его “байбаком”. Вся эта жизнь была отдана личным радостям или личному горю. “Ухлопав себя на женщину”, Лаврецкий в 35 – 40 лет сам себя хоронит, считая свое прозябание на земле простым “догоранием”. Он протестует против Михалевича только тогда, когда тот его называет его “злостным, рассуждающим байбаком”. Именно “рассуждающего” байбачества, т. е. возведения своего обеспеченного крестьянским трудом безделья в какую-либо аристократическую теорию, у демократа Лаврецкого нет и следа. Лаврецкий — “байбак” только потому, что вся русская жизнь обайбачилась и спала сном глубоким. Не спал один лишь работавший на Лаврецких народ — и именно потому Лаврецкий преклоняется пред “народной правдой”. Потеряв за границей свое семейное счастие, он приезжает на родину с твердым намерением взяться за “дело”. Но увы! У него есть только смутные представления о том, что надо делать, ведь в эпоху полного застоя общественной жизни не было никакой ясности. Поэтому первых проблесков сочувствия к нему со стороны героини романа Лизы, было ему достаточно чтобы неутоленная жажда личного счастия снова залила все его существо. Но вторичная незадача снова и окончательно надломила мягкого романтика. Правда, в эпилоге мы узнаем, что Лаврецкий как будто обрел “дело”: он научился “землю пахать” и “хорошо устроил своих крестьян”. Но какое же тут “дело” в высшем смысле этого слова? Землю пахал, конечно, не он сам, а его крепостные, и если он их “хорошо” устроил, то это только значило, что он их не притеснял и не выжимал из них последние соки. Положительных элементов для деятельности эти отрицательные добродетели не давали.

С еще большей яркостью отходящая полоса русской жизни сказалась в поэтическом образе Лизы Калитиной. Наряду с Пушкинской Татьяной, Лиза