Специальных работ, посвященных декабристам, Соловьев не оста­вил. Но целый ряд высказываний достаточно определенно харак­теризует его взгляды. Декабристская идеология представлялась ему отголоском революционного брожения на Западе, с одной стороны, и реакцией на просчеты правительственной политики — с другой  (антинациональный Тильзитский мир, безучастное отношение к судь­бам восставших греков, издержки александровской системы союзов). Впрочем, указывая на объективно-исторические корни декабристского восстания, Соловьев был далек от его оправдания. Сами идеалы и цели движения казались ему мертворожденным плодом кабинетных заня­тий. "Мыслящим русским людям, — писал он в "Записках", — Россия представлялась tabula rasa*, на которой можно было начертать все, что угодно, начертать обдуманное или даже еще не обдуманное в кабинете, в кружке, после обеда или ужина». Деятелей декабризма он обвинял в наклонности к опасному политическому авантюризму. Эта оценка прилагалась к обещанию П. И. Пестеля восстановить независимую Польшу в границах 1772 года, данному в переговорах с поляками. Он допускал даже, что столь безрассудно широкий жест мог озадачить трезвых и расчетливых политиков — поляков. Незре­лость декабристской мысли, по его словам, выразилась и в том, что "Бестужев, например, предлагал введение в России и Польше амери­канской формы правления".

Но в то же время его убеждениям претило и официальное ошельмование декабристского движения в годы николаевской реакции. В из­вращении уроков декабристского выступления Соловьев видел еще одно подтверждение оторванности правящего слоя от народа. Досад­нее всего было то, что этот порок во всей своей неприглядной сущности проявлялся именно тогда, когда, по его представлениям, от правитель­ства требовалась особенная чуткость к общественному мнению. Воз­мужавшее в XIX веке гражданское общество требовало от  государственной власти более гибкого и деликатного обращения. В этом убежде­нии Соловьев не был одинок. О том же толковали и другие историки буржуазно-либерального направления, добиваясь от правительства благосклонности к новым самодеятельным общественным формирова­ниям (в лице так называемых "частных союзов" в концепции Соловье­ва и В. О. Ключевского, бессословной интеллигенции — в концепции А. А. Корнилова, "мыслящего общества" — А. А. Кизсветтера). Зани­маясь с великими князьями, Сергей Михайлович старался, чтобы те затвердили правило: "Надобно поддерживать коллегиальные учреж­дения, выборное начало, не стеснять, но в то же время зорко следить, чтобы союзы неокрепшие не позволили себе неряшества и злоупотреб­лений".