в меня. С тех пор я перестал как следует писать и ловил только со всех сторон несчастия… как я могу подвергать свое дело, ОБЭРИУ, полному развалу. Господи, помоги! Сделай, чтоб в течение этой недели Эстер ушла от меня и жила бы счастливо. А я чтобы опять принялся писать, будучи свободен, как прежде!”

Хармс сделал свой выбор. Он решил, что творчество для него важнее, чем любовь, и что последняя ни в коей мере не должна мешать ему творить. Однако прошло несколько лет, и обстоятельства сложились так, что этот узел распутался сам собой.

В те времена ленинградская газета “Смена”, желающая прекратить собрания и выступления членов общества ОБЭРИУ в клубах, общежитиях и воинских частях, поместила статью в журнале “Реакционное жонглерство” (9 апреля 1930 г.), в которой обэриуты сравнивались с настоящими классовыми врагами.

Это привело к тому, что Хармс, Введенский и некоторые другие члены кружка были арестованы и в декабре 1931 года сосланы в Курск, откуда они вернулись лишь спустя полгода в июне 1932 года.

Позади остались две единственные “взрослые” публикации в двух сборниках Союза поэтов, по стихотворению в каждом (в 1926 и в 1927 гг.). При жизни Хармсу больше не удалось опубликовать ни одной “взрослой” строчки. После 1928 года он даже не делал попыток опубликовать еще что-то. Более того, не посвящал своих знакомых в то, что пишет. “Хармс сам очень любил рисовать, но мне свои рисунки никогда не показывал, а также все, что он писал для взрослых. Он запретил это всем своим друзьям, а с меня взял клятву, что я не буду пытаться достать его рукописи”, — вспоминала художница Алиса Порет.

А писал Хармс ежедневно, во всяком случае, стремился писать. “Человек в своем деле видит спасение, и потому он должен постоянно заниматься своим делом, чтобы быть счастливым. Только вера в успешность своего дела приносит счастье…” И дальше в “Голубой тетради” № 24 он записывает: “Довольно праздности и безделья! Каждый день раскрывай эту тетрадь и вписывай сюда не менее полстраницы. Если ничего не пишется, то запиши хотя бы по примеру Гоголя, что сегодня ничего не пишется. Пиши всегда с интересом и смотри на писание, как на праздник”.

Эти записи относятся к середине 30-х годов, когда сочинение для детей шло все натужнее, все труднее. Начав с работы в журналах “Еж” (с 1928 года) и “Чиж” (с 1930-го года) с того, что в одном номере могли появиться и его рассказ, и стихотворение, и подпись под картинкой, Хармс к середине 30-х уже писал для