культуру. После серии запретов, судов над писателями и диссидентами, разгромов выставок, арестов и высылок в 1972 году высылают Иосифа Бродского.

В США, где поэт поселился, все, что выходит из-под его пера, тут же попадает в печать, однако число его читателей теперь падает до немногих сотен иммигрировавших и изгнанных любителей поэзии и западных литературных специалистов. Это достаточно мучительная для литератора коллизия осложняется еще и тем, что Иосиф вывез с собой из России совершенно расшатанное здоровье. Он переносит два инфаркта. Но, благодаря Богу и американским врачам, он выбрался из опасного состояния. При всех неблагоприятных обстоятельствах отрадно, что И. Бродский нашел в Америке уважение культурного общества, доброжелательную обстановку для работы, широкое признание. Он пишет на русском и английском языках, преподает литературу в университетах и колледжах.

Несмотря на все эти резкие перемены, никакого творческого зигзага в поэзии И. Бродского, вызванного изгнанием, проследить невозможно. Наоборот, поражает крайняя последовательность в развитии его творческих принципов и внутренняя оправданность эволюции. Хотя сам поэт сколько-нибудь значительную эволюцию в своей поэзии в эти годы отрицает. Возможно, эволюция состоит в том, что с какого-то момента каждое новое стихотворение поэта превосходит предыдущее.

Присуждение И. Бродскому Нобелевской премии не явилось неожиданностью. Он, безусловно, по праву стал пятым русским литератором, получившим ее.

Его мать и отец, к сожалению, не дожили до этого события. Так и не добившись от советских властей разрешения увидеться с сыном, он умерли в 1984 и 1985 году. С мировым признанием в жизни Иосифа мало что изменилось, разве что стало меньше времени для спокойной работы. Знаменитость постоянно отвлекали вытекающие из ее нынешнего положения ритуально-общественные обязанности. Он хозяйничает по-прежнему в тесной, заваленной книгами нью-йоркской квартире. Хотя эта квартира раз в десять больше того пятиметрового угла, который он себе отгородил, живя в питерских коммунальных полутора комнатах, остается впечатление, что он живет нисколько не просторнее и не богаче, чем в молодости.

Если не говорить о неизбежных следах, оставляемых на человеке временем и больницами, И. Бродский до конца жизни, в сущности, не изменился. Очевидно,