Пользовательского поиска
|
Конечно,
было пущено в ход насилие. Но он никогда — с самого начала — не делал ставку
только на грубую силу. С бóльшим успехом Гитлер противопоставил мифу о
мировой революции и об определяющей ход истории силе пролетариата свою
собственную, конкурирующую с этим идеологию. Клара Цеткин видела приверженцев
фашизма в первую очередь в разочарованных людях всех слоев, в “наиболее
усердных, сильных, решительных, отважных элементах всех классов“, и вот Гитлеру
и удалось объединить их всех в новом мощном массовом движении. Во всяком
случае, идеологическая инициатива в тридцатые годы перешла на некоторое время
от Москвы к Берлину, и утопия о классовом примирении оказалась настолько явно
сильнее утопии о диктатуре одного класса над всеми другими, что Гитлер смог привлечь
на свою сторону значительные отряды даже вызывавшего такой страх пролетариата и
включить их в пестрый состав своих сторонников, где были люди всех классов,
всех разновидностей сознания и имущественного положения.
Как
фигура социальной революции, Гитлер, следовательно, представляет собой явление,
неоднократно отмечавшаяся “двойная суть“ которого не проявляется нигде столь
явственно, как именно в этой связи. Ибо нельзя сказать, что революция, которая
была делом его рук, случилась якобы вопреки его намерениям: революционная мысль
об “обновлении“, о преобразовании государства и общества в свободную от
конфликтов, по-боевому сплоченную “народную общность“ была доминирующей всегда.
Обладал Гитлер и волей к переменам, и представлением о цели, и готовностью к
соединению воедино того и другого. Сопутствовавшие обстоятельства
национал-социалистической революции, ее прямая радикальность и кажущаяся
лишенной программы всеядность легко могут служить основанием для того, чтобы
назвать ее вдохновителя и руководителя революционером, ибо с более близкого
расстояния почти все процессы насильственных преобразований видятся “кровавым
шарлатанством“. Поэтому и господство Гитлера следует, может быть, рассматривать
не изолированно, а как террористическую, в определенном смысле, якобинскую фазу
в ходе той широкомасштабной социальной революции, которая привела Германию в ХХ
век.
И все-таки тут не может не возникнуть сомнения: не была ли эта революция в большей степени случайной, слепой и лишенной цели, не лежали ли в основе перемен не долгое размышление, а лишь волюнтаризм и безоглядность Гитлера, недостаточное понимание им того, чем была Германия в плане ее социального,