Однако, будучи монархистом, Кюстин тем не менее с детства впитывал принципы того, что мы называем правовым государством. Высочайшим достижением современной Кюстину европейской мысли была усвоенная им философия французского Просвещения. Под ее влиянием такие понятия, как достоинство человеческой личности, равенство всех перед законом, примат общечеловеческих ценностей над прагматическими задачами и целями, стали достоянием определенного, достаточно широкого круга людей вне зависимости от их политических симпатий и антипатий.

Достаточно сказать, что, отвергая вообще самобытность русской культуры, Кюстин отказывал в праве считаться великим национальным поэтом даже Пушкину, утверждая, что он – простой подражатель западным образцам.

Столкновение с российской действительностью навсегда разбило иллюзии Кюстина и придало его сочинению непреходящую ценность. Отвращение, вызванное увиденным в николаевской России, абсолютное неприятие самодержавия во всех его проявлениях было столь велико, что, заканчивая книгу, Кюстин обращался с призывом к своим соотечественникам: «Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию … Каждый познакомившийся с царской Россией будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует на свете  государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы». Горькие, но очень справедливые слова.

2. Политическая система общества

Административно-командная система возникла не на пустом месте. Наивно полагать, что она – продукт одной Октябрьской революции или следствие извращений сталинской эпохи. Система эта имела глубокие корни в российском прошлом.

«Россией управляет класс чиновников», - уверенно заявлял он, немного оглядевшись и вкусив первые плоды петербургской жизни. «Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну».

На протяжении своей книги Кюстин несколько раз упоминает петровскую «Табель о рангах», позволявшую, по его словам, в принципе сыну крепостного занять в бюрократической иерархии более высокое место, чем сыну вельможи.