Пользовательского поиска
|
исторического
и психологического своеобразия, и не имел ли он в виду, взывая к ярким образам
прошлого, всего-навсего пустой традиционализм, помогавший ему скрывать за
декорациями в фольклорном духе ужас перед будущим?
Не
в последнюю очередь эти сомнения порождаются склонностью национал-социализма
идеологически рядиться в максимально “консервативные “одежды. Чего он не
намеревался делать ни при каких обстоятельствах, так это реставрировать
доиндустриальное государство привилегий, и никакие маскарады не должны
затмевать тот факт, что он — вопреки своей амбиции восстановить немецкое
прошлое, его достоинство, его аристократию — с помощью радикального насилия
втолкнул страну в современность и раз и навсегда отрезал обратные пути в то
авторитарно-государственное прошлое, которые, благодаря охранительному
темпераменту немцев, держались открытыми, несмотря на все социальные изменения.
Парадоксально, но только с ним в Германии завершился XIX-й век. И какое бы
впечатление ни производил Гитлер, он был современнее или хотя бы решительнее в
своей ориентации на современность, чем все его внутриполитические антагонисты.
Трагичность консервативного Сопротивления как раз и заключается в том, что у
его участников понимание морали во многом превосходило понимание политики: там
авторитарная, глубоко погрязшая в своей романтической запоздалости Германия
вела бесперспективную войну с современностью. Превосходство Гитлера над всеми
его соперниками, включая и социал-демократов, основывалось именно на том, что
он острее и решительнее их осознал необходимость перемен. Отрицание им
современного мира проходило как раз под знаком современности, а своему аффекту
он придал черты духа времени. Да и тот разлад, чьей жертвой стал он как
революционер, вполне им осознавался; с одной стороны, он воздавал должное
заслугам германской социал-демократии за то, что в 1918 году была устранена
монархия, но, с другой стороны, говорил о “тяжких страданиях“, которые
причиняются любым общественным поворотом. А в конечном счете, внутренние
желание назвать его революционером целиком связано, наверное, с тем, что идея
революции представляется сознанию в тесном единстве с идеей прогресса. Но
господство Гитлера не оставило незатронутой и терминологию, и одним из последствий
этого не в последнюю очередь является и то, что понятие революции лишилось тут
той моральной амбиции, на которую оно долго претендовало.
Однако национал-социалистическая революция захватила и разрушила не только устаревшие социальные структуры; не менее глубокими были ее