Пользовательского поиска
|
На воды шумные взглянула,
Ударила, рыдая, в грудь...
Это
традиционный жест отчаяния вообще, не имеющий индивидуальных признаков.
Меланхолические
размышления Руслана на поле битвы (в третьей песне) напоминают
сентиментально-медитативную элегию карамзинского типа».
Речь Руслана
спускается иногда до простой разговорной речи, но такая речь в устах древнего
витязя становится мало достоверной, слишком утонченной:
Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою.
И сон не в сон, как тошно жить.
Позволь мне сердце освежить
Твоей беседою святою...
(Песнь первая)
Эти «что-то», «болен
я душою», «тошно» звучат слишком изнеженно.
В шестой песне
«Руслана и Людмилы» нет подобных промахов. Здесь чувствуются уже реалистические
тенденции. Жесты и поведение действующих лиц более характерны для данного лица
и данной ситуации. Волнение старого князя при виде спящей Людмилы выражается
иначе, чем волнение Руслана. Видно и то, что это старик, и то, что он испуган и
не знает, что делать:
В лице печальном изменись,
Встает со стула старый князь,
Спешит тяжелыми шагами...
И старец беспокойный взгляд
Вперил на витязя в молчаньи...
Другого рода
поведение Руслана: у него волшебное кольцо, и он действует быстро и энергично,
даже не обращая внимания на Фарлафа, бросившегося к его ногам:
Но, помня тайный дар кольца,
Руслан летит к Людмиле спящей,
Ее спокойного лица
Касается рукой, дрожащей...
Только эта «дрожащая
рука» и выдает волнение Руслана.
Вот как отзывался А. Слонимский о шестой песне: «Действующие лица не слиты здесь в одну кучу, а обособлены друг от друга: у каждого своя позиция.