Юнкерский разгул доставил Лермонтову теперь самую удобную среду для развития каких угодно “несовершенств”. Он ни в чем не отставал от товарищей, являлся первым участником во всех похождениях. Но как в московском обществе, так и в юнкерских пирушках Лермонтов сумел сберечь свою “лучшую часть”, свои творческие силы; в его письмах слышится иногда горькое сожаление о былых мечтаниях, жестокое самобичевание за потребность “чувственного наслаждения”. Всем, кто верил в дарование поэта, становилось страшно за его будущее. Верещагина, неизменный друг Лермонтова, во имя его таланта заклинала его “твердо держаться своей дороги”...

Творческая деятельность оживляется в 1835, когда Лермонтов был выпущен корнетом в лейб-гвардейский Гусарский полк (сентябрь 1834); в этом же году выходит поэма “Хаджи Абрек”, поэт отдает в цензуру первую редакцию драмы “Маскарад”, работает над поэмами “Сашка”, “Боярин Орша”, начинает роман “Княгиня Лиговская”.

Он получает возможность общения с литературными кругами Петербурга. Известно о знакомстве Лермонтова с А. Н. Муравьевым, И. И. Козловым и близким к формирующимся славянофильским кружкам С. А. Раевским, что способствовало укреплению уже определившегося интереса поэта к проблемам национальной истории и культуры. Раевский, один из близких друзей Лермонтова, в 1837 пострадавший за распространение его стихотворения “Смерть Поэта”, был полностью посвящен в процесс работы над романом “Княгиня Лиговская” (1836; не окончен; опубликован в 1882), одна из сюжетных линий которого опирается на историю возобновившегося романа поэта с Сушковой.

Выйдя из школы корнетом лейб-гвардии гусарского полка, поэт живет по-прежнему среди увлечений и упреков совести, среди страстных порывов и сомнений, граничащих с отчаянием.

О них он пишет своему другу Лопухиной, но напрягает все силы, чтобы его товарищи и “свет” не заподозрили его гамлетовских настроений. Люди, близко знающие его, вроде Верещагиной, уверены в его “добром характере” и “любящем сердце”; но Лермонтову казалось унизительным явиться перед “светом словах, жестоким, во что бы то ни стало прослыть неумолимым тираном женских сердец. Тогда-то пришло время расплаты для Сушковой. Шестнадцатилетний, в недавнем времени, “отрок”, склонный к “сентиментальным суждениям”, невзрачный, косолапый, с красными глазами, с вздернутым носом и язвительной улыбкой, менее всего мог казаться интересным кавалером для юных барышень. А Лермонтову-гусару и уже известному поэту ничего не стоило завладеть сердцем когда-то насмешливой