лишь модную забаву, освящённую в глазах русской знати её заграничным происхождением.

Любопытным свидетельством вполне ещё легкомысленного отношения к масонству в те времена является история вступления в орден известного И. П. Елагина. Впоследствии ревностный масон и провинциальный великий мастер для всей России, Елагин вступал в братство “свободных каменщиков” (в 1750 г.) только из любопытства и тщеславия. С одной стороны его притягивала к себе знаменитая масонская “тайна”, а с другой — возможность общения с людьми, ”кои в общежитии знамениты” и стояли высоко над ним “и чинами, и достоинствами, и знаками“. Не обошлось здесь и без “лестной надежды заручиться покровительством друзей, могущих споспешествовать его счастью”. Ясно, что те серьёзные внутренние побуждения, которые заставили Елагина впоследствии искать в масонстве более глубокого содержания, тогда в нём ещё отсутствовали, как отсутствовали они в русском обществе.

Вполне понятно поэтому, что Елагин и не мог найти тогда в масонстве никакой пользы, так как здесь ещё не было ни тени какого-либо учения. Он видел только предметы непостижимые, обряды странные, действия безрассудные и слышал символы о мире противоречащие, объяснения тёмные и здравому рассудку противные, которые или не хотевшими или не знающими мастерами без всякого вкуса преподавались.

Занятия в ложах даже породили в Елагине совершенно отрицательное мнение о нравственной стороне масонства: всё в ложе показалось ему игрой людей, желающих иногда неблагопристойно забавляться; все присутствовавшие умели только, по его словам, со степенным видом в открытой ложе шутить и на торжественном вечере за трапезой несогласным воплем непонятные песни реветь. Хотя впечатление это и вызвано отчасти легкомысленным ещё отношением к масонству самого Елагина, с удовольствием посещавшего ложи, тем не менее, оно несомненно показывает, что масонство не имело ещё никаких корней в сознании русского общества и нередко приобретало безобразные формы, соответствующие грубой жажде наслаждений, которая характеризует людей Елизаветинской эпохи, мало благоприятной для серьёзной постановки вопросов веры и нравственности, а следовательно и для развития масонства.

Не было тогда в масонстве и сколько-нибудь прочной организации, не было постоянных сношений русских лож с иностранными — по той простой причине, что не могло быть серьёзных забот об укреплении и расширении ордена в России.