поединке с землей” не только не разбогатеешь, а “раньше времени переселишься на деревенское кладбище в сосны”. Когда Степанида заговорила о колхозе, Петрок особенно не возражал.

Петрок в отличие от жены из тех, кто рожден ползать, он задумчиво, молча дымит “вонючей своей махоркой”, будто навсегда озадачен фокусами жизни, постоянно задавая себе вопрос: “Как дальше жить?”. По натуре своей Петрок был человеком “тихим, таким, как и большинство в Выселках: в меру осторожным, уважительным к другим, немного суеверным и набожным. Таким же были и все его предки”. У истоков этого характера — батрацкая доля, стойкое ощущение своей оттесненности, малости, какой-то неминучей подвластности хозяевам, власти, старой и новой (“...был научен за долгую жизнь всего побаиваться”).

Когда началась “самая горячка с колхозом”, Петрок не ходил на собрания, не метался, подобно Степаниде, по хуторам и местечкам. “Всю жизнь он хотел только одного — покоя. Чувствуя себя слабым и от многого зависимым человеком, жаждал как-нибудь удержаться в стороне от захлестывающих мир событий, переждать, отсидеться”. Ему было жаль расставаться со своим “коником”, которого “только год назад нажили, и теперь отдавать” в колхоз. Петрок частенько злился на жену за ее несговорчивость, за то, что уходила на целый день в местечко на собрания комбеда или на ликбез (“Бросила все, побежала”), оставляя на него все хозяйство. Разве это мужицкое дело выполнять бабью работу по дому! Петрок “готов был провалиться сквозь землю от стыда”, когда Степанида “наговорила многое из своих обид на порядки в колхозе неожиданно заехавшему на их хутор минскому начальству. Ему было страшно неловко за жену, он впервые в жизни устыдился и “собственной фамилии, так несуразно прозвучала она на этом убогом, заваленном снегом дворе”. Да разве “можно что путное внушить женщине? То, что для тебя ясный день, ей кажется ночью”. “Правда, эти рассуждения вертелись только в его голове, вслух же он лишь тихо огрызался, зная по опыту, что злой жене лучше не перечить, его верха все равно не будет”. “Уж такая натура: скорее отдаст, чем возьмет. Легче уступить…” “Не любил ссориться, ему чтоб все тихо”. Опять-таки по настоянию Степаниды отправился Петрок в Минск, в Дом правительства, к товарищу Червякову с крестьянским прошением за арестованного председателя да долг вернуть, червонец, который дал ему однажды Червяков на лечение заболевшей дочери. Но “разве по Петроку это было”? Однако были в его жизни случаи, когда и он поступал по-своему.