Пользовательского поиска
|
классическую и бытовую мифологию;
циклическая модель времени; “мифологический бриколаж” — произведение строится
как коллаж цитат и реминисценций из других произведений. Также Руднев выделяет
“иллюзию или реальность”. Для текстов европейского модернизма ХХ в. чрезвычайно
характерна игра на границе между вымыслом и реальностью. Это происходит из-за
семиотизации и мифологизации реальности. Если архаический миф не знал
противопоставления реальности тексту, то ХХ в. всячески обыгрывает эту
неопределенность. Например, в романе Макса Фриша “Назову себя Гантенбайн”,
герой все время представляет себя то одним персонажем, то другим, попеременно
живя придуманной им самим жизнью в разных “возможных мирах”. В “Процессе” и
“Замке” Кафки чрезвычайно тонко передано ощущение нереальности, фантастичности
происходящего, в то время как все происходящее описывается нарочито обыденным
языком. В “Докторе Фаустусе”, написанном в квазиреалистической манере, все
время остается непонятным, какую природу имеет договор Леверкюна с чертом,
чисто ли клиническую или реальность на самом деле включает в себя
фантастический элемент. Такое положение вещей впервые представлено в “Пиковой
даме” Пушкина, одного из несомненных предшественников модернистской прозы, —
непонятно, Германн сошел с ума уже в середине повествования или действительно
призрак графини сообщает ему три карты. Позже Достоевский, второй предтеча модернистской
прозы устами Свидригайлова связал появление нечистой силы с психическим
расстройством — нечистая сила существует реально, но является расстроенному
рассудку как наиболее подходящему “сосуду”. Следующий признак модернистской
прозы по Рудневу — это текст в тексте, когда бинарная оппозиция “реальность —
текст” сменяется иерархией текстов в тексте. В качестве примера Руднев приводит
рассказ Цейтблома как реальное содержание “Доктора Фаустуса”; на тексте в
тексте построена вся композиция “Мастера и Маргариты”, “Игры в бисер”, “Школы
для дураков”, “Бледного огня”, “Бесконечного тупика”, это также вставка
“Трактата” и “Записок степного волка” в “Степном волке”.
Новизну модернистской прозы Руднев видит еще и в том, что она не только работала над художественной формой, была не чистым формальным экспериментаторством, а чрезвычайно активно вовлекалась в диалог с читателем, моделировала позицию читателя и создавала позицию рассказчика, который учитывал позицию читателя. Руднев выделяет роль наблюдателя, которая опосредована ролью рассказчика. Смысл фигуры наблюдателя-рассказчика в том,