Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о вопросах “бытийных”, не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше связывал проблемы социальные с нравственными, философскими, общечеловеческими. Думается, поэтому он хотел переделать начало. Открыть роман поэтически-философской картиной летящих журавлей, соотнести извечные законы природы, которым повинуются мудрые птицы, с варварством людей. “Небывалое, непостижимое творилось на земле. Пылали леса. Вздымались к небу пожарища. Гремели громы не с небес, с земли! Железным дождем секло и снизу и сверху и тогда падали их неделями летевшие товарищи, клин терял свой изначальный, с незапамятных времен установленный рисунок. С кормежкой было худо, часто не находили былых жировок, им не махали с земли, как прежде, не кричали мальчишки: журавушки, куда вы?.. А они все летели и летели, повинуясь древнему закону, на свои древние гнездовья, в северные леса, на болота, на животворные воды Заполярья”.

Природа, люди, война, жизнь... Подобные размышления хотел ввести писатель в роман. Об этом внутренний монолог Анфисы: “Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери. А почему же люди самые разумные из всех существ не радуются земной радости, убивают друг друга?.. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди? Ведь и немцы люди. И у них матери и отцы. И что же это за матери, которые благословляют своих сыновей на убийства? Да не может быть, не может быть... Нет таких матерей. Что-то другое тут, что-то другое... А что? Кто ей скажет это? Да и к кому обращаться с этим? До этого ли теперь людям?.. Только надо ли задумываться сейчас? Об этом ли надо думать?”. О смысле жизни размышляет после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: “Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить, для Макаровны. Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?”. И тут же автор обозначил переход к следующей главе: “А жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали”. Но главный вопрос, который хотел укрупнить Абрамов, — это вопрос о совести, об аскетизме, об отречении от личного во имя общего. “Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?” Вопрос наисложнейший. Поначалу автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характерам и ситуациям, связанным с Анфисой,