То с кадильницей небесной Серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья я вскричал: “Прости, мученье!

Это Бог послал забвенье о Линоре навсегда!”

Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!”

Каркнул Ворон: “Никогда”.

Поэт бережно отнесся к новаторским экспериментам Э. По в области ритма и рифмы, сохранив также и структуру строфы: пять длинных строк и короткая заключительная, шестая. Как и в оригинале, основное содержание заключено в пяти строках, последняя строка звучит отрывисто, как приговор, как удар судьбы. В основном переводчиком сохранены и приемы ассонанса и диссонанса в рифмовке.

В то же время К. Бальмонт творчески подошел к переводу поэмы. Он отнюдь не стремился следовать букве оригинала. Это отразилось, в частности, и на рифме. В приведенном выше примере четырежды повторяется одна и та же рифма: “упоенья — мученье — забвенье — забвенье”. Прием тройной рифмы он использует чаще, чем она есть у автора. Так, во второй строфе тройная рифма употреблена Бальмонтом дважды:

Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…

И в камине очертанья тускло тлеющих углей…

О, как жаждал я рассвета! Как я тщетно ждал ответа

На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,

О светиле прежних дней.

То же наблюдаем в четвертой строфе и других. Подобная “вольность” со стороны переводчика вполне оправдана. Двойное использование этого приема усиливает тягостное настроение лирического героя, как бы предвосхищая этим трагический финал.

Бальмонт активно вводит в свой перевод прием повторов отдельных слов и фраз: “На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней…” или: “ “И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет, / Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне”.

Или: “Этой полночью ненастной я вздремнул, и стук неясный / Слишком тих был, стук неясный, — и не слышал я его…”

Порой Бальмонт “нанизывает” рифму на рифму: “Вновь я в комнату вернулся — обернулся — содрогнулся”. Таким образом, поняв замысел автора, Бальмонт