Пользовательского поиска
|
Чтобы стать жителем иной жизни,
необходимо очистить свое сознание от знаний и принимать мир оглупленно наивным.
“Детскость мышления” — это форма псевдоневинного дурачества. За этой блаженной
детскостью скрывается намеренное оглупление окружающего мира. Довлатов спорит с
формулой Гегеля: все действительно разумно. Он сочиняет ирреальный мир, где
культ разума свергнут, а в мире царит вакханалия абсурда.
Страсть к разрушению есть творческая
страсть. Разрушая, она творит. Стоит вспомнить мысль Жуковского о том, что ум
есть низшая способность души, в то время, как высшая ее способность —
творчество. Оно свободно, божественно по природе и в руководстве не нуждается.
Писатель верит в свободное творчество и вообще верит в чудо. Как для Ионеско,
для него мир абсурда — это реализация невозможного. Герой Довлатова надеется
найти то, что найти невозможно: “Однажды я бродил по городу в поисках шести
рублей” [27, II, 25]. И что бы вы думали, он их найдет! Герой верит абсурдному
миру, но в тоже время и боится его. Абсурдный мир — это мир перевертышей. Героя
бесконечно с кем-то путают: история путаницы с Шаблинским; история в редакции,
напоминающая эпизод одной из картин Чарли Чаплина: друг — миллионер узнает
Чаплина только тогда, когда пьян, в трезвом же виде, к сожалению, нет. Поэтому,
когда герой Довлатова влюбляется, он боится проникновения алогичного мира в его
жизнь: “Тут у меня дикое соображение возникло, а вдруг она меня с кем-то путает,
с каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло слишком
далеко?” [27,
I, 231].
Боязнь этих ужасных карнавальных перемен. Вера в абсурдность, как в счастливую
закономерность, породила глубокий лиризм “сентиментальной повести”. Герой, несмотря
на внешнюю затуманненость, заговоренность действительности, пытается очистить
столь запутанный мир абсурда и ответить на один-единственный вопрос: “Кто я
такой?”.
Так глубок этот вопрос и так сложен
ответ, что практически невозможно отыскать подходящую поэтическую формулу:
любой эпитет покажется блеклым перед тем, что пытается назвать автор одним
словом — “ненужность, одиночество”.
Альберт Камю касательно абсурда писал: “Человека делает человеком в большей мере то, о чем он умалчивает” [33, 70]. Довлатов пытается подобрать короткую, ёмкую, но обо всем говорящую фразу. Подбирает целую цепочку сравнений, похожих на японские трехстишия хойку и на живопись художников импрессионистов. “Человек — бутылочка из под микстуры” [51, 102]. Фраза,