Пользовательского поиска
|
Разнообразные сказочные сюжеты,
построенные на абсурде, в которых человек по колено увязает в камне и, оставив
ноги, бежит за топором, чтобы разбить камень, переходят в классические
произведения, в которых человек, погибший в катастрофе, возвращается на сцену и
произносит монолог. Или на протяжении всего действия герои пытаются спрятать
труп, который лежит здесь уже пятнадцать лет. Привычные рамки действительности
ломаются, чтобы за абсурдными поступками открылась вдруг какая-то дотоле
невидимая, но очень важная правда. Следовательно, абсурд — это правда. Таково и
предназначение искусства — проникать сквозь выцветший покров привычного в
неведомые глубины того, где человек сам себе загадка. Абсурд — это тоже
искусство. Неслучайно, что по истории Алисы, “лепой нелепице” Льюиса Кэррола,
уже сотни филологов защитили свои диссертации. Не меньше ею занимались
математики, физики, историки, теологи. Странные герои всегда в моде. Чего стоит
хотя бы один Шалтай-Болтай, предлагающий Алисе задачу из области формальной логики,
или взбалмошная Черная Королева, чьи поступки невозможно предугадать, и
остальные, которые, по словам Алисы, “все страньше и страньше”.
Абсурдизм долгое время утверждал себя в литературе. Окончательно он был
узаконен появлением в XIX веке Козьмы Пруткова в России и А. Милна и Э. Лира в
Англии. А в XIX веке абсурдисты стали удостаиваться даже Нобелевских премий.
Довлатовский абсурдизм более или менее близок к “неулыбающемуся мистицизму”
Хлебникова и Набокова. Он философичен, зол на жизнь и печален одновременно.
Разрушение логики может рождать либо нелепое и комическое, либо страшное и
загадочное, близкое хлебниковскому:
И я думаю,
Что мир только усмешка,
Что теплится на устах повешенного.
Декларация Хлебникова — это в какой-то
мере девиз “сентиментальной повести” Довлатова. Разгул подсознания, бубнение,
заговаривание читателя (глава 13 — “Разговоры”, глава 15 — “Разговоры”) —
говорят герои французского кинематографа, стихами и прозой, они спорят и
каламбурят, напоминая нам никчемных и болтающих без умолку Мартинов и Смитов в
“Лысой певице” Ижена Ионеско.
Общая картина повести напоминает сон. Он подобен сну гоголевского майора Ковалёва, который в Благовещение ищет и не может найти свой нос. Так и Красноперов пытается отыскать ответ на какой-то очень важный вопрос. Сон