Пользовательского поиска
|
сорок пять лет. Все нормальные люди
давно застрелились или хотя бы спились” [27, III, 119]. Похоже на эпатаж? Или…
Герой Довлатова в выигрыше: он жив, наверное, сумел найти ответы на вопросы:
“Что все это значит? Кто я и откуда? Ради чего здесь нахожусь?” [27, III, 119]. Хотя день, похожий на день, волнует
его: “Ну хорошо, съем я в жизни две тысячи котлет. Изношу двадцать пять
темно-серых костюмов. Перелистаю семьсот номеров журнала “Огонек”. И все?” [27, II, 253]. И все… Человек суетится в этой
безотрадной жизни, он живет будущим: завтра его напечатают, у него будет
положение, деньги, но, в конце концов, наступает смерть. Проходят дни, он
замечает, что ему тридцать лет, сорок пять. Человек соотносит себя со временем,
занимает в нем место, он принадлежит времени, он страдает от времени, и он с
ужасом начинает осознавать, что время его злейший враг. Бунт тела перед
временем — это тоже абсурд. Человек сталкивается с иррациональностью мира, с
неподкупностью времени, с собственным несовершенством. Жить под этим удушающим
небом – значит либо уйти, либо остаться. Альберт Камю долго размышлял над
проблемой самоубийства. Его волновало, почему люди уходят и почему остаются.
Камю считал, что абсурд запрещает не только самоубийство, но и убийство,
поскольку уничтожение себе подобного означает покушение на уникальный источник
смысла, каковым является жизнь каждого человека: “Помимо человеческого ума нет
абсурда. Следовательно, вместе со смертью исчезает и абсурд, как и все
остальное в этом мире. Но абсурда нет и вне мира” [33, 39]. Великий абсурдист
ХХ столетия Самюэль Беккет наоборот — делает Смерть своим главным персонажем,
его герои, сумасшедшие и полусумасшедшие мужчины и женщины, то и дело говорят о
самоубийствах. Они существуют под знаком “минус” по отношению к Великому миру,
они самостоятельно изымают себя из него, тем самым, доказывая пригодность к
миру иному. И Иной мир встречает их.
Главный герой “Иной жизни” Сергея Довлатова — филолог Красноперов едет во Францию, чтобы работать с архивами Бунина. Фамилия Красноперов в России столь же редкая, как фамилии Персиков, Дебоширин. Довлатова очень волновал вопрос фамилий: “Почему Рубашниковых сколько угодно, а Брючниковых, например, единицы? Огурцовы встречаются на каждом шагу, а где, извините меня, Помидоровы? Почему Столяровых миллионы, а Фрезеровщиковых — ни одного? …Носовых завались, а Ротовых, прямо скажем маловато. Щукиных и Судаковых — тьма, а где, например, Хариусовы, или, допустим, Форелины? Львовых сколько угодно, а кто встречал хоть одного человека по фамилии