слишком замкнут, и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, — и тут говорящий позволил себе улыбнуться...” [5, 291]. В данном случае, кроме самих слов, которые сами по себе уже много значат, очень важным, мне кажется, является последнее действие арестованного: “...позволил себе улыбнуться...” Что это — насмешка, ирония? Нет. Улыбка Иешуа — улыбка сожаления, сочувствия человеку, лишенного свободы. Улыбка является своеобразным катализатором свободной личности. На протяжении всего романа прокуратор никогда не улыбается, что подчёркивает несвободу персонажа. Иешуа видит в Пилате пусть несчастного, но человека. А то, что прокуратор сохранил человеческие качества, о которых бродячий философ знал так же, как и о болезни, на мой взгляд, свидетельствуют слова самого арестованного. Пожелав поделиться новыми своими мыслями, интересными для прокуратора, он говорит: “...ты производишь впечатление очень умного человека” [5, 291]. Именно двойственность (амбивалентность) героя: Понтия Пилата — человека и прокуратора — лишает его свободы.

Да, трагедия Пилата заключается в том, что он сам себе не принадлежит. Он — исполнитель власти “великого кесаря”. В герое постоянно происходит борьба двух “Я”: прокуратора Иудеи и Понтия Пилата-человека. Эта борьба ярко показана М. Булгаковым через психологические портретные зарисовки, в которых изображены ежеминутные изменения внешности прокуратора во время и после допроса бродячего философа Иешуа Га-Ноцри.

С каждой минутой общения с Иешуа Понтий Пилат убеждается, удивляясь, с одной стороны неординарностью личности бродячего философа, а с другой — его полной невиновности. Прокуратор уже для себя решил, как поступить с этим человеком, который, без сомнения, заинтересовал его. В голове Пилата проносятся мысли: “Игемон разобрал дело бродячего философа... и состава преступления в нем не нашел... смертный приговор Га-Ноцри... прокуратор не утверждает. Но... удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой, то есть именно там, где резиденция прокуратора” [5, 294]. Понтий Пилат, наверняка, уже представлял себе, как, уехав в свою резиденцию, будет бродить с этим странным человеком, Иешуа Га-Ноцри, по тенистым аллеям парка дворца и вести свой бесконечный спор о добре и зле, о Царстве Истины. Иначе говоря, Понтий Пилат мечтает о собственной свободе, свет которой он увидел на горизонте в виде учения бродячего философа.