Пользовательского поиска
|
“Приключений
Тома Сойера”, которые завершат первый период творчества Твена и изменят мнение
читателей о нем.
За
немногими исключениями, его первые книги подчинены пародийной установке, а
предметом пародии оказывается все безжизненное, косное, ходульное, вся
умозрительная, “книжная” словесность с ее непременным разграничением явлений
действительности на “достойные” и “недостойные” изображения, с ее омертвевшими
пропорциями драматического и смешного, патетики и обыденности,
непосредственности и чистой условности. Твен ниспровергает каноны романтической
эстетики, подчас вступая в прямой спор с такими ее приверженцами как В. Скотт и
Дж. Ф. Купер, но обычно предпочитая пародирование — откровенное или скрытое.
Его
пародийная тональность оказывается знаком смены романтизма новой, реалистически
художественной системой. Раннее творчество Твена становится решающим звеном
этого перехода: литература вбирает в себя обширнейшую область “низменной”
действительности — прежде всего повседневность фронтира и провинции, — причем
осваивает этот материал в формах народной смеховой культуры или особенно тесно
с нею связанной газетной юмористики Дальнего Запада. С помощью Твена происходит
подлинный, художественный переворот.
Бурлеск,
шарж, фарс, гротеск, нелепица, материализация метафоры и другие характерные
черты смеховой культуры американского народа под пером Твена впервые становятся
не только достоянием литературы, но и фундаментом поэтики утверждающегося
реализма. “Антилитературность” молодого Твена, его подчеркнутая
непочтительность к художественным авторитетам, к любым правилам, по которым
создается “настоящее” искусство, как и язвительные насмешки над европейской
цивилизацией — все это, в конечном счете, порождалось близостью писателя тому
мироощущению, которое отличало широкие народные массы и было особенно живучим
на фронтире.
Вместе
с тем сарказм Твена несет в себе мощный заряд оптимизма. Еще не поколеблена его
вера в особую историческую миссию Америки как земного святилища для рядового
человека, как образец истинной демократии, которая создает великую культуру, не
оглядываясь на предшествующий опыт человечества.
Но под знаком постепенно нарастающего сомнения в обоснованности этих чаяний пройдет вся остальная его творческая жизнь. Бурная жизнерадостность его первых книг в итоге сменится мизантропическими настроениями, столь