Пользовательского поиска
|
человек не
одинок, и не в уединении проходит путь спасения, а является членом Тела
Христова, разделяет судьбу своих братьев во Христе, оправдывается праведниками
и несет ответственность за грехи грешников. Православная Церковь — это не
одинокое стояние перед Богом, а соборность”, — писала мать Мария, ссылаясь при
этом на Достоевского как на авторитет именно в этом вопросе [Левина Л. “Новый
Иов” в творчестве Ф.М. Достоевского и в русской культуре XX века// Достоевский:
Материалы и исследования. — СПб, 1994. Т.11. С. 209].
“Одинокое
стояние перед Богом” — это ветхозаветный Иов. У Достоевского же Иов соборный,
то есть не отдельный человек, но общество, мир. Если же пересчитать страдания
Иова с масштабов личности на масштабы общества, то получится прелюбопытный результат.
В масштабе общества разбой — это война; гибель скота и разрушение дома —
стихийное бедствие; смерть детей — мор; болезнь — эпидемия. “Картина получается
вполне апокалипсическая, — пишет Л. Левина, — и это не умозрительное допущение”
[Там же. С. 210].
“Каждый роман
Ф. М. Достоевского — исповедь“, — утверждает Г. Померанц [Померанц Г.
Открытость бездне. Встречи с Достоевским. — М., 1990. С. 302]. Как нельзя более
это применимо к последнему роману писателя. Но чтобы глубоко, правдиво уловить
и показать весь тот мучительный путь от помысла к преступлению, от заблуждения
к вере, который проделывают его герои, Достоевскому нужен был тот адекватный
язык, который бы дал возможность “прорваться через оболочку слов к сути” [Там
же. С. 133].
Как истинный
гений, он ломает аксиомы, делая свой слог “нарочито небрежным”, еретически
неправильным, “злонамеренно” сталкивает “сырье”, сор быта, расхожий анекдот с
обширными цитатами из Евангелия и вообще с высоким мифом, как бы настаивая на
том, что вечное выступает в нашей жизни под маской буднего и случайного. В
”Карамазовых” герои очень часто цитируют библейские тексты, но задачи, которые
преследует автор, вкладывая в уста героев библейские слова, могут быть
различны. Остановимся на некоторых из них.
«Пусть он мне
даст только три тысячи из двадцати восьми, только три, и душу мою из ада
извлечет, и зачтется ему это за многие грехи!» — восклицает Митя об отце. Эти
слова героя восходят к молитве пророка Ионы и вводят высокую библейскую
параллель к настоящим и будущим страданиям Мити: “Отринут я от очей Твоих,
объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня... Но ты, Господи, Боже
мой, изведешь душу мою из ада” (Иона, 2:5 – 10).