дорогу к Христу. Он, стоящий перед широко распахнутыми воротами в ад и одновременно остающимися открытыми райскими дверьми, хочет исцеления, жаждет веры.

И хотя в финале романа сознание Ивана по-прежнему расщеплено, он отшатывается от бездны, раскрывшейся перед его глазами. Иван не восклицает как Фома: ”Господь Мой и Бог Мой!” — но то, что он идет доносить на себя — символ духовного покаяния. Так Достоевский утверждает, что от “расколотости” спасает только порыв к Христу. Истина (в контексте символа веры) — это человеческая природа, доступная всем искушениям, Павлово “тело смерти, проданное греху” (Римл. 7:24). Христос же — порыв к новому Адаму, к высшей естественности и целостности.

Продолжая исследование символики в последнем романе Ф. М. Достоевского, хотелось бы в нескольких словах остановиться на символичности портретов героев. Так, в одной из глав читаем о Федоре Павловиче Карамазове: ”Припомнив это теперь, он тихо и злобно усмехнулся в минутном раздумье. Глаза его сверкнули и даже губы затряслись”. Правомерна, на наш взгляд, будет аналогия с образом нечестивого, который предстает в притчах Соломона: ”глаза гордые, язык лживый, и руки, проливающие кровь невинных, человек лукавый, человек нечестивый, ходит со лживыми устами” (Притчи Соломона, 6:13 – 18).

Попытка М. Бахтина сблизить этот образ с традиционным карнавальным шутом, представляется нам не вполне оправданной. “Эзоп, Пьеро“, — это антиюродство. Федор Павлович — некоторый парадокс: пакостный и развратный, он в то же время прекрасно знает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Внешность его — внешность юродивого, но суть — паясничающего безобразника. Юродство в высоком и первоначальном смысле — это святость через позор, это распятие на кресте — самая позорная казнь у иудеев. При этом в истинном юродстве за внешним безобразием стоит светлый Лик, а вот у Федора Павловича этого света нет. Он из тех героев, “которые погрузились в огненное озеро так, что уж и выплыть более не могут”, из тех, “что уж и Бог забыл”. Эта фраза из уст Грушеньки, по свидетельствам современников, чрезвычайно поразившая писателя в одном из разговоров и включенная в текст романа, дает ключ для понимания его Космоса, где смерть человека на земле лишь отражение гибели в мирах иных.

Р. – Л. Джексон пишет по этому поводу: “Причина смерти Федора Павловича Карамазова в том, что он нарушил священные человеческие, нравственные и