Пользовательского поиска
|
оборачивается
и замедленным ритмом его внешних эмпирических проявлений. Так, “медленность”
становится лейтмотивом поведения Ивана на суде: “Иван Федорович приблизился
как-то удивительно медленно”, “вдруг лицо его стало медленно раздвигаться в
улыбку”, “Иван Федорович потупился, помедлил несколько секунд” и т. д.
Медлительность
“восхождения на крест” зримо воплощает “муки гордого решения”, тяжкий и
противоречивый процесс высвобождения из “ада” духовного. “Неистовый вопль”,
завершающий признание Ивана на суде, можно истолковать в этом контексте и как
изгнание черта-беса, “ибо нечистые духи из многих, одержимых ими, выходили с
великим воплем” (Дн. Ап. 8: 5 – 7). Духовное движение Ивана не завершается
“горячкой и беспамятством” как итогом “пути” или “знаком” полного
нравственно-философского краха личности. Для Ивана, “зерна, падшие в землю” его
души, уже “умерли”, поскольку Иван стал по библейски “ненавидящим душу свою”.
Поэтому пути жизни для него открыты.
Итак,
рассматривая символику хронотопа романа, воплощенную в динамике духовного
движения героев, и прием сюжетной двуплановости, мы убеждаемся, что важной
составляющей авторской концепции жизни и человека выступает мир Библии и
христианского мифа. Герой Достоевского оказывается одновременно живущим в мире
действительного Настоящего и метафизического Вечного, в мире социальном и
бытийном, в мире человеческих связей, отражающих антагонистическое
существование высших субстанциональных начал: Бога и дьявола.
В других
случаях автор “Карамазовых” выводит эти мифические образы в современность через
использование библейских сюжетов. Конечно, самый известный и интересный для
многочисленных интерпретаторов сюжет о трех искушения Христа в пустыне
дьяволом, легший в основу литературной “поэмки” Ивана: “Легенда о Великом
Инквизиторе”.
Художественно воплощая евангельские сказания (Мф. 4:1 – 11, Лк. 4:1 – 13), Достоевский рисует основные “пути уклонений” человечества от Господа, отбрасывающие его вновь на низшие ступени развития. Это искушение “хлебом”, “властью” и идеальным, конечным, полным знанием о мире, но без Бога. Эта последовательность в перечислении соблазнов заимствуется писателем у Луки (у Матфея на последнем месте стоит власть, меняясь позициями с “интеллектуальным” соблазном.). Она соответствует возрастающей силе