“получившего его в награду неутомимых своих трудов”. Это — автобиографическая деталь, так как, согласно “Послужному списку Н. В. Гоголя, будучи, старшим учителем истории в Патриотическом институте благородных девиц, 9 марта 1834 года “в награду отличных трудов” Гоголь был “пожалован от Ея Императорского Величества бриллиантовым перстнем” (Гоголь, т. 7, с. 571).

В “Портрете” нашли отражение взгляды на художественное искусство самого автора. О художнике, совершенствовавшемся в Италии, он пишет: “Он не входил в шумные беседы и споры; он не стоял ни за пуристов, ни против пуристов. Он равно всему отдавал должную ему часть, извлекая изо всего только то, что было в нем прекрасно, и, наконец, оставил себе в учители одного божественного Рафаэля” (Гоголь, т. 3, с. 87). Пуристы — это группа немецких художников, сформировавшаяся в первой половине XIX века в главе с Ф. Овербеком и П. Корнелиусом, которые хотели возродить ясность, простоту, целое миросозерцание живописцев дорафаэлевской эпохи. Будучи знакомым с художниками этого круга, Гоголь относился к ним скептически, считая бесплодным внешнее подражание старым мастерам, изучение их внешних приемов без проникновения в глубину изображаемого предмета и жизнь Церкви. По воспоминаниям П. В. Анненкова, Гоголь, услышав рассказ одного знакомого Овербека, заметил: “Подобная мысль могла только явиться в голове немецкого педанта”. Как и художник, изображенный в повести, Гоголь предпочитал этим живописцам “божественного Рафаэля”. А. О. Смирнова вспоминала, что Гоголь “раз взглянув на Рафаэля в Риме, не мог слишком увлекаться другими живописцами”. Однако отношение Гоголя к Рафаэлю не было однозначным. Намного выше его писатель ценил православных художников, “у которых краска ничего, а все в выражении и чувстве”. В творениях Рафаэля Гоголь не мог не признавать искусство великого мастера, противопоставляя его наплыву бездарных картин, которые так ярко изображены им на первой странице “Портрета”. Отношение к искусству как к “ремеслу”, необходимому лишь для заработка денег и льстящему вкусам заказчиков, Гоголь показал в отношении к художеству Чарткова. Чартков, увлекшийся суетной славой и писанием модных портретов, вскоре стал с пренебрежением говорить об искусстве: “О художниках и об искусстве он изъяснялся теперь резко: утверждал, что прежним художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до Рафаэля писали не фигуры, а селедки <…> что сам Рафаэль даже писал не все хорошо, и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава…” (Гоголь, т. 3,